Няшка под любым соусом ^__^
Да, с названиями у меня иногда проблемы. Если кто что придумает -- идеи принимаются.
Автор: Tao_June
Названия нету, не придумывается...
Жанр: немножко лёгкого ангста и романтика)
Пейринг: Уильям/Грель основной, на дальнем плане Эрик/Алан
Рейтинг: PG-13
Саммари: шумный праздничный корпоратив с последствиями)
Дисклаймер: Тобосо-сан наш царь и бог)
От автора: Стихи в тексте тоже мои) Догадайтесь, кто музировал)
На вечеринку!- Сатклифф, ты будешь репетировать?!
- А зачем?
- Сатклифф...
- Ну, Эрик! Мы каждый год это проходим, и ты прекрасно знаешь, что мне не надо!
- Хотя бы одна репетиция должна быть!
- Зачем? В прошлом году я тоже ни на одной не был, и что? Было хуже?
- Нет, я вынужден это признать, но...
- Вот и всё! И потом, я хочу сделать сюрприз, никто не должен знать текст заранее!
- Ладно, демон с тобой! Но тогда проваливай отсюда и не мешай остальным!
- УРА!!!
Грель пулей вылетел из актового зала и больше там не появился до самого капустника, которым отмечали каждый год юбилей Управления -- потому что когда организация существует столько лет, для неё уже каждый год юбилей. И каждый год программа менялась за исключением одной детали: непременно открывал и закрывал концерт Грель, который пел так, что дыхание перехватывало у всего зала. Нет, другие тоже хорошо пели, тот же Эрик, например, но Грель был несомненно лучшим, и, к тому же, свои песни он писал сам. В начале концерта он пел, правда, чужую песню, "Оду Управлению", написанную неизвестно кем в неизвестно уже каком году, а вот в конце -- свою и каждый раз новую. И репетиции были ему действительно ни к чему, он пел не столько голосом, сколько сердцем, эмоциями, в этом и был весь секрет, но знать об этом другим было совсем необязательно.
В этом году на капустник собралось больше народу, чем обычно: год был и впрямь юбилейным, круглым. Когда вся толпа разместилась в зале, было объявлено начало концерта. Как обычно, Грель вышел на сцену с "Одой...", наслаждаясь лицами слушателей и собственным голосом -- низким, сильным. После "Оды...", как обычно, шёл "Гимн Синигами", который пел -- и танцевал -- весь их департамент, здесь Грель тоже от репетиций волынил, поскольку движения у него давно уже отскакивали на таком автомате, что в обычное время он эту музыку слышать не мог; коллеги и начальство могли сколько угодно отчитывать его на тему работы, но в пении и танцах ему не было равных. На "Гимн..." на сцену выходил даже Уильям, который, как оказалось, тоже очень даже здорово танцевал и, в кои-то веки, не отчитывал Греля -- тут придраться было просто не к чему, ни единого неверного движения, вот, разве что, взгляд уж больно самодовольный и как бы свысока, но здесь Грель мог себе это позволить, это было его поле, здесь он и впрямь был на высоте. Потом шли песни и танцы в исполнении других, тот же Слингби, например, ухитрился собрать группу, в которой сам был солистом, а ещё в ней в роли второго солиста участвовал его напарник Алан Хемфриз, который, к тому же, неплохо играл на виолончели. Грель выходил на сцену ещё несколько раз, но только в танцах, голос он приберегал на конец. И вот этот конец настал. Грель вышел на сцену и обвёл взглядом зал. Все притихли, ожидая песни и гадая, что это будет на этот раз. Не угадаете, с мрачным удовлетворением подумал исполнитель, вам такое и в голову не придёт. Потом он запел.
Грель пел разные песни. Весёлые и не очень, быстрые, заводные, и медленные, иногда непристойные, иногда откровенно высмеивающие саму организацию и высшее начальство, иногда это мог быть даже целый маленький спектакль в одной песне. Но то, что пел Грель сейчас, разительно отличалось от всего этого, и такого никто действительно не ожидал. Песня была не просто печальная, она вся была пронизана болью и нежностью, каких в Греле Сатклиффе никто никогда не подозревал, и сам исполнитель удивил всех. Нет, он, как обычно свысока поглядывал на слушателей и глаза у него блестели, на лице играло выражение:"Вот вам! Получите! Что, завидуете? Не можете так? Ха!", но время от времени его взгляд, да и весь он сам, словно угасал -- когда он находил в толпе одного единственного синигами, которому каждый раз заглядывал прямо в холодные глаза. Его он нашёл перед тем, как начать петь, и начинал, глядя ему в глаза, ему в глаза он смотрел незаметно в любой возможный момент во время пения, ему в глаза он смотрел, когда заканчивал петь. Тому, для кого была эта песня, более чем откровенно давая ему понять, что это -- для него, ему. Закончив же петь, он с трудом выдержал овации, еле дождавшись момента, когда можно будет уйти со сцены. Он был на высоте, как всегда, но сейчас это его уже не волновало. Он всё-таки сделал это. Пусть и в таком необычном виде, но сделал. И радоваться с остальными совсем не хотелось, вообще никого не хотелось видеть. К тому же, он был основательно вымотан, морально и физически, всё это отняло больше сил, чем он ожидал. Уходя со сцены, он уже почти жалел, что решился на это.
Вечеринка продолжалась. После концерта все разбрелись кто куда, делясь на группы, наслаждаясь едой и напитками, обсуждая увиденное и услышанное. Грель сидел в стороне от всех, в самом дальнем углу, на столике перед ним стояли два бокала красного вина, но он не пил, не хотелось. Он был вообще не уверен, что ещё чего-нибудь хочет. В последний момент, выходя на сцену с этой песней, он засомневался, но, всё-таки решился, и теперь его мучил вопрос: а правильно ли он поступил? Да и был ли в этом вообще какой-то смысл? Конечно, ОН понял, что к чему, но что толку-то? Как будто это могло что-то изменить. Как будто это могло помочь. Он уже вообще не понимал, зачем это сделал. Нет, держать всё в себе было невыносимо, но от того, что он признался, легче не стало.
...Хочу напиться.
Хочу забыться.
Хочу забыть.
Как мне смириться?
Как отрешиться?
Как перестать мне
Его любить?
Зачем я плачу,
Зачем страдаю,
Зачем рву душу,
Зачем живу?
Мне только снится,
Что я летаю,
Пусть даже снится,
Как наяву...
Он опустил голову и спрятал лицо в ладони. Холодный взгляд этих глаз прожигал его насквозь, даже когда он смотрел в них и действительно рвал себе душу там, на сцене, они оставались холодными. Это было больно. Хотя чего ещё он ожидал? Он не плакал, на это не было сил, да и не здесь же, не при всех. Но напиться и впрямь хотелось. Он вскинул голову и потянулся к бокалу с вином, но тут над ним раздался спокойный голос:
- К вам можно?
Грель вздрогнул и медленно поднял глаза. У диванчика, где он устроился, стоял Уильям, споойный и холодный, как всегда. Он не сдержал горького смешка.
- С каких это пор начальство просит разрешения у подчинённых?
- Сейчас мы не начальник и подчинённый, а просто коллеги. Так можно?
- Угу, - Грель подвинулся на диванчике, давая ему место, и уставился в стену сквозь свой бокал: сквозь вино всё казалось красным, но даже любимый цвет сейчас не радовал.
Уильям сел и медленно взял второй бокал, повертел его в пальцах.
- И давно это у вас?
Вопрос был задан внезапно, и смотрел Уильям в это момент уже не на бокал, а на Греля. Грель снова горько усмехнулся.
- Порядочно.
Он поставил свой бокал, так и не отпив из него, и теперь смотрел на багряную жидкость сверху вниз.
- И вы молчали.
- А что, я должен был в истерике биться? Да и что бы это изменило...
- Как знать...
Грель уставился на Уильяма. Тот спокойно смотрел на него своими непроницаемыми, холодными глазами.
- Это действительно так серьёзно?
Грель молча кивнул. Уильям внезапно встал.
- Тогда пойдёмте.
- Куда?
- Не задавайте вопросов. Просто встаньте и идите со мной.
Грель молча поднялся на ноги. Они прошли через зал, через веселящуюся, смеющуюся толпу -- смех долетал до Греля как сквозь подушку -- и вышли в тёмный коридор. Уильям продолжал идти вперёд, потом толкнул какую-то дверь, и они вошли в тускло освещённую комнату; после темноты коридора даже такой свет казался ярким и резал глаза. Грель с удивлением огляделся: Уильям привёл его в мужскую уборную, где сейчас никого, кроме них, не было. Пока он осматривался, Уильям убедился, что никого и правда нет, и закрыл дверь.
- И зачем мы сюда пришли?
- Ну, я же не такой безумец, как вы, чтобы сделать нечто подобное на глазах у всех... - Уильям внезапно притянул его к себе, и Грель задохнулся, когда сухие, неожиданно горячие губы впились в его собственные, почти грубо, безумно, по-собственнически и, при этом, с невыносимой нежностью. Он отвечал на этот поцелуй, едва не плача, вцепившись в Уильяма мёртвой хваткой, если это был сиюминутный порыв или, хуже того, голый расчёт, если даже это была подачка, даже так, он хотел растянуть это как можно дольше, насладиться этим, пусть это унизительно, пусть он показывает сейчас свою даже не слабость, а полную беспомощность, ему было уже всё равно. Слишком долго он носил в себе эту боль.
Уильям отстранился нескоро. И тутже Грель понял, что это не было ни расчётом, ни, уж тем более, подачкой. Потому что эти глаза больше не были холодными, они горели, обжигая теперь уже жаром, а не холодом.
- Уилли?..
- Я прошу у вас прощения.
- За... За что?!
- Сатклифф, вы себе не представляете, как меня колотит каждый раз, когда вы нарушаете правила. Потому что каждый раз, нарушая их, вы подвергаете вашу жизнь опасности. Я вытаскиваю вас и разруливаю ситуацию, но при мысли о том, что вы можете погибнуть, у меня темнеет в глазах. И в эти моменты я действительно ненавижу вас -- за это наплевательское отношение к себе, за то, что вы словно нарочно стремитесь уничтожить то, за что я готов отдать собственную жизнь... "словно" ли? Сатклифф, я прошу прощения за каждый раз, когда поднимал на вас руку, за каждый нанесённый удар. И за то, что не сделал этого раньше.
- Уилли... Ты... - у Греля не было слов, он задыхался, а крепкие руки держали его в объятиях, надёжно и уверенно, - Но разве это может быть?
- Не вы один умеете держать всё в себе, Сатклифф.
- Скажи это. Пожалуйста.
Уильям тихо вздохнул и еле заметным прикосновением откинул с лица Греля непослушную прядь волос, упрямо падавшую на нос.
- Я люблю вас.
- Ещё!
- Я люблю вас, Сатклифф.
Грель рассмеялся. Он смеялся и смеялся, откинув голову, почти безумно и совершенно счастливо, и по его щекам струились слёзы. Потом он медленно опустил голову и, снова глядя в эти такие теперь родные, тёплые глаза, негромко запел, каждое слово лучилось лёгкостью и блаженством, как и его глаза:
- Не плачу больше
И не страдаю!
Душа ликует,
И я живу!
Ведь мне не снится,
Что я летаю!
Теперь летаю
Я наяву...
Уильям усмехнулся и снова привлёк его к себе.
Когда они вернулись в зал, празднование было в самом разгаре. Казалось, их отстутствия никто и не заметил. Уильям пошёл к своим товарищам из руководства, а Грель порхал теперь по залу, активно нарушая спокойствие -- впрочем, сегодня было можно -- веселясь и смеясь вместе со всеми. И смех его был так заразителен, что даже у самых мрачных и нелюдимых гостей поднялось настроение и на лицах появились улыбки. Эрик с лёгким недовольством наблюдал за ним со стороны, от угла сцены, где пристроились они с Аланом с коктейлями.
- Что это с Сатклиффом? Он как ошалелый!
- Так и есть, - Алан с задумчивым видом извлёк из своего коктейля вишенку и заглянул в стакан, - Это он от счастья...
- А?
Алан усмехнулся. Он единственный знал. Точнее, текста песни Грель заранее не раскрыл даже ему, но они были близкими друзьями, и именно к нему Грель приходил иногда после работы и метался по его квартире, выплёскивая свою боль, именно у него на коленях Грель плакал каждый раз после очередных побоев, не стесняясь открыть ему своё отчаяние и бессилие, именно он служил тем лучиком света, который не давал Грелю окончательно сойти с ума. И, услышав сегодня эту песню, он мгновенно понял, кому она предназначается, и, единственный, без труда поймал взгляд Греля, направленный на Уильяма, потому что знал заранее, куда направлен этот взгляд. Также он единственный заметил, как Грель уходил с Уильямом, и теперь, глядя на этот сгусток сияющей энергии, буквально летающий по залу, с радостью понимал, что затея увенчалась головокружительным успехом.
- Потом сам поймёшь, - отозвался он, не собираясь выдавать Греля, и хитро улыбнулся, проглотив свою вишенку и глядя на Эрика, - Может, и мне стоит последовать его примеру?..
- Чего? - Эрик озадаченно моргнул, - Слушай, кончай говорить загадками! Что ещё за пример?!
Вместо ответа Алан, продолжая хитро улыбаться, отставил свой стакан и, приподнявшись на цыпочках, прикоснулся губами к губам Эрика, не закрывая глаз и не отрывая взгляда от его расширившихся зрачков.
- Алан?..
- Да...
- О, Смерть...
Эрик тоже отставил свой стакан и притянул его к себе.
И Грель, взглянувший на них из толпы, радостно засмеялся.
Автор: Tao_June
Названия нету, не придумывается...
Жанр: немножко лёгкого ангста и романтика)
Пейринг: Уильям/Грель основной, на дальнем плане Эрик/Алан
Рейтинг: PG-13
Саммари: шумный праздничный корпоратив с последствиями)
Дисклаймер: Тобосо-сан наш царь и бог)
От автора: Стихи в тексте тоже мои) Догадайтесь, кто музировал)
На вечеринку!- Сатклифф, ты будешь репетировать?!
- А зачем?
- Сатклифф...
- Ну, Эрик! Мы каждый год это проходим, и ты прекрасно знаешь, что мне не надо!
- Хотя бы одна репетиция должна быть!
- Зачем? В прошлом году я тоже ни на одной не был, и что? Было хуже?
- Нет, я вынужден это признать, но...
- Вот и всё! И потом, я хочу сделать сюрприз, никто не должен знать текст заранее!
- Ладно, демон с тобой! Но тогда проваливай отсюда и не мешай остальным!
- УРА!!!
Грель пулей вылетел из актового зала и больше там не появился до самого капустника, которым отмечали каждый год юбилей Управления -- потому что когда организация существует столько лет, для неё уже каждый год юбилей. И каждый год программа менялась за исключением одной детали: непременно открывал и закрывал концерт Грель, который пел так, что дыхание перехватывало у всего зала. Нет, другие тоже хорошо пели, тот же Эрик, например, но Грель был несомненно лучшим, и, к тому же, свои песни он писал сам. В начале концерта он пел, правда, чужую песню, "Оду Управлению", написанную неизвестно кем в неизвестно уже каком году, а вот в конце -- свою и каждый раз новую. И репетиции были ему действительно ни к чему, он пел не столько голосом, сколько сердцем, эмоциями, в этом и был весь секрет, но знать об этом другим было совсем необязательно.
В этом году на капустник собралось больше народу, чем обычно: год был и впрямь юбилейным, круглым. Когда вся толпа разместилась в зале, было объявлено начало концерта. Как обычно, Грель вышел на сцену с "Одой...", наслаждаясь лицами слушателей и собственным голосом -- низким, сильным. После "Оды...", как обычно, шёл "Гимн Синигами", который пел -- и танцевал -- весь их департамент, здесь Грель тоже от репетиций волынил, поскольку движения у него давно уже отскакивали на таком автомате, что в обычное время он эту музыку слышать не мог; коллеги и начальство могли сколько угодно отчитывать его на тему работы, но в пении и танцах ему не было равных. На "Гимн..." на сцену выходил даже Уильям, который, как оказалось, тоже очень даже здорово танцевал и, в кои-то веки, не отчитывал Греля -- тут придраться было просто не к чему, ни единого неверного движения, вот, разве что, взгляд уж больно самодовольный и как бы свысока, но здесь Грель мог себе это позволить, это было его поле, здесь он и впрямь был на высоте. Потом шли песни и танцы в исполнении других, тот же Слингби, например, ухитрился собрать группу, в которой сам был солистом, а ещё в ней в роли второго солиста участвовал его напарник Алан Хемфриз, который, к тому же, неплохо играл на виолончели. Грель выходил на сцену ещё несколько раз, но только в танцах, голос он приберегал на конец. И вот этот конец настал. Грель вышел на сцену и обвёл взглядом зал. Все притихли, ожидая песни и гадая, что это будет на этот раз. Не угадаете, с мрачным удовлетворением подумал исполнитель, вам такое и в голову не придёт. Потом он запел.
Грель пел разные песни. Весёлые и не очень, быстрые, заводные, и медленные, иногда непристойные, иногда откровенно высмеивающие саму организацию и высшее начальство, иногда это мог быть даже целый маленький спектакль в одной песне. Но то, что пел Грель сейчас, разительно отличалось от всего этого, и такого никто действительно не ожидал. Песня была не просто печальная, она вся была пронизана болью и нежностью, каких в Греле Сатклиффе никто никогда не подозревал, и сам исполнитель удивил всех. Нет, он, как обычно свысока поглядывал на слушателей и глаза у него блестели, на лице играло выражение:"Вот вам! Получите! Что, завидуете? Не можете так? Ха!", но время от времени его взгляд, да и весь он сам, словно угасал -- когда он находил в толпе одного единственного синигами, которому каждый раз заглядывал прямо в холодные глаза. Его он нашёл перед тем, как начать петь, и начинал, глядя ему в глаза, ему в глаза он смотрел незаметно в любой возможный момент во время пения, ему в глаза он смотрел, когда заканчивал петь. Тому, для кого была эта песня, более чем откровенно давая ему понять, что это -- для него, ему. Закончив же петь, он с трудом выдержал овации, еле дождавшись момента, когда можно будет уйти со сцены. Он был на высоте, как всегда, но сейчас это его уже не волновало. Он всё-таки сделал это. Пусть и в таком необычном виде, но сделал. И радоваться с остальными совсем не хотелось, вообще никого не хотелось видеть. К тому же, он был основательно вымотан, морально и физически, всё это отняло больше сил, чем он ожидал. Уходя со сцены, он уже почти жалел, что решился на это.
Вечеринка продолжалась. После концерта все разбрелись кто куда, делясь на группы, наслаждаясь едой и напитками, обсуждая увиденное и услышанное. Грель сидел в стороне от всех, в самом дальнем углу, на столике перед ним стояли два бокала красного вина, но он не пил, не хотелось. Он был вообще не уверен, что ещё чего-нибудь хочет. В последний момент, выходя на сцену с этой песней, он засомневался, но, всё-таки решился, и теперь его мучил вопрос: а правильно ли он поступил? Да и был ли в этом вообще какой-то смысл? Конечно, ОН понял, что к чему, но что толку-то? Как будто это могло что-то изменить. Как будто это могло помочь. Он уже вообще не понимал, зачем это сделал. Нет, держать всё в себе было невыносимо, но от того, что он признался, легче не стало.
...Хочу напиться.
Хочу забыться.
Хочу забыть.
Как мне смириться?
Как отрешиться?
Как перестать мне
Его любить?
Зачем я плачу,
Зачем страдаю,
Зачем рву душу,
Зачем живу?
Мне только снится,
Что я летаю,
Пусть даже снится,
Как наяву...
Он опустил голову и спрятал лицо в ладони. Холодный взгляд этих глаз прожигал его насквозь, даже когда он смотрел в них и действительно рвал себе душу там, на сцене, они оставались холодными. Это было больно. Хотя чего ещё он ожидал? Он не плакал, на это не было сил, да и не здесь же, не при всех. Но напиться и впрямь хотелось. Он вскинул голову и потянулся к бокалу с вином, но тут над ним раздался спокойный голос:
- К вам можно?
Грель вздрогнул и медленно поднял глаза. У диванчика, где он устроился, стоял Уильям, споойный и холодный, как всегда. Он не сдержал горького смешка.
- С каких это пор начальство просит разрешения у подчинённых?
- Сейчас мы не начальник и подчинённый, а просто коллеги. Так можно?
- Угу, - Грель подвинулся на диванчике, давая ему место, и уставился в стену сквозь свой бокал: сквозь вино всё казалось красным, но даже любимый цвет сейчас не радовал.
Уильям сел и медленно взял второй бокал, повертел его в пальцах.
- И давно это у вас?
Вопрос был задан внезапно, и смотрел Уильям в это момент уже не на бокал, а на Греля. Грель снова горько усмехнулся.
- Порядочно.
Он поставил свой бокал, так и не отпив из него, и теперь смотрел на багряную жидкость сверху вниз.
- И вы молчали.
- А что, я должен был в истерике биться? Да и что бы это изменило...
- Как знать...
Грель уставился на Уильяма. Тот спокойно смотрел на него своими непроницаемыми, холодными глазами.
- Это действительно так серьёзно?
Грель молча кивнул. Уильям внезапно встал.
- Тогда пойдёмте.
- Куда?
- Не задавайте вопросов. Просто встаньте и идите со мной.
Грель молча поднялся на ноги. Они прошли через зал, через веселящуюся, смеющуюся толпу -- смех долетал до Греля как сквозь подушку -- и вышли в тёмный коридор. Уильям продолжал идти вперёд, потом толкнул какую-то дверь, и они вошли в тускло освещённую комнату; после темноты коридора даже такой свет казался ярким и резал глаза. Грель с удивлением огляделся: Уильям привёл его в мужскую уборную, где сейчас никого, кроме них, не было. Пока он осматривался, Уильям убедился, что никого и правда нет, и закрыл дверь.
- И зачем мы сюда пришли?
- Ну, я же не такой безумец, как вы, чтобы сделать нечто подобное на глазах у всех... - Уильям внезапно притянул его к себе, и Грель задохнулся, когда сухие, неожиданно горячие губы впились в его собственные, почти грубо, безумно, по-собственнически и, при этом, с невыносимой нежностью. Он отвечал на этот поцелуй, едва не плача, вцепившись в Уильяма мёртвой хваткой, если это был сиюминутный порыв или, хуже того, голый расчёт, если даже это была подачка, даже так, он хотел растянуть это как можно дольше, насладиться этим, пусть это унизительно, пусть он показывает сейчас свою даже не слабость, а полную беспомощность, ему было уже всё равно. Слишком долго он носил в себе эту боль.
Уильям отстранился нескоро. И тутже Грель понял, что это не было ни расчётом, ни, уж тем более, подачкой. Потому что эти глаза больше не были холодными, они горели, обжигая теперь уже жаром, а не холодом.
- Уилли?..
- Я прошу у вас прощения.
- За... За что?!
- Сатклифф, вы себе не представляете, как меня колотит каждый раз, когда вы нарушаете правила. Потому что каждый раз, нарушая их, вы подвергаете вашу жизнь опасности. Я вытаскиваю вас и разруливаю ситуацию, но при мысли о том, что вы можете погибнуть, у меня темнеет в глазах. И в эти моменты я действительно ненавижу вас -- за это наплевательское отношение к себе, за то, что вы словно нарочно стремитесь уничтожить то, за что я готов отдать собственную жизнь... "словно" ли? Сатклифф, я прошу прощения за каждый раз, когда поднимал на вас руку, за каждый нанесённый удар. И за то, что не сделал этого раньше.
- Уилли... Ты... - у Греля не было слов, он задыхался, а крепкие руки держали его в объятиях, надёжно и уверенно, - Но разве это может быть?
- Не вы один умеете держать всё в себе, Сатклифф.
- Скажи это. Пожалуйста.
Уильям тихо вздохнул и еле заметным прикосновением откинул с лица Греля непослушную прядь волос, упрямо падавшую на нос.
- Я люблю вас.
- Ещё!
- Я люблю вас, Сатклифф.
Грель рассмеялся. Он смеялся и смеялся, откинув голову, почти безумно и совершенно счастливо, и по его щекам струились слёзы. Потом он медленно опустил голову и, снова глядя в эти такие теперь родные, тёплые глаза, негромко запел, каждое слово лучилось лёгкостью и блаженством, как и его глаза:
- Не плачу больше
И не страдаю!
Душа ликует,
И я живу!
Ведь мне не снится,
Что я летаю!
Теперь летаю
Я наяву...
Уильям усмехнулся и снова привлёк его к себе.
Когда они вернулись в зал, празднование было в самом разгаре. Казалось, их отстутствия никто и не заметил. Уильям пошёл к своим товарищам из руководства, а Грель порхал теперь по залу, активно нарушая спокойствие -- впрочем, сегодня было можно -- веселясь и смеясь вместе со всеми. И смех его был так заразителен, что даже у самых мрачных и нелюдимых гостей поднялось настроение и на лицах появились улыбки. Эрик с лёгким недовольством наблюдал за ним со стороны, от угла сцены, где пристроились они с Аланом с коктейлями.
- Что это с Сатклиффом? Он как ошалелый!
- Так и есть, - Алан с задумчивым видом извлёк из своего коктейля вишенку и заглянул в стакан, - Это он от счастья...
- А?
Алан усмехнулся. Он единственный знал. Точнее, текста песни Грель заранее не раскрыл даже ему, но они были близкими друзьями, и именно к нему Грель приходил иногда после работы и метался по его квартире, выплёскивая свою боль, именно у него на коленях Грель плакал каждый раз после очередных побоев, не стесняясь открыть ему своё отчаяние и бессилие, именно он служил тем лучиком света, который не давал Грелю окончательно сойти с ума. И, услышав сегодня эту песню, он мгновенно понял, кому она предназначается, и, единственный, без труда поймал взгляд Греля, направленный на Уильяма, потому что знал заранее, куда направлен этот взгляд. Также он единственный заметил, как Грель уходил с Уильямом, и теперь, глядя на этот сгусток сияющей энергии, буквально летающий по залу, с радостью понимал, что затея увенчалась головокружительным успехом.
- Потом сам поймёшь, - отозвался он, не собираясь выдавать Греля, и хитро улыбнулся, проглотив свою вишенку и глядя на Эрика, - Может, и мне стоит последовать его примеру?..
- Чего? - Эрик озадаченно моргнул, - Слушай, кончай говорить загадками! Что ещё за пример?!
Вместо ответа Алан, продолжая хитро улыбаться, отставил свой стакан и, приподнявшись на цыпочках, прикоснулся губами к губам Эрика, не закрывая глаз и не отрывая взгляда от его расширившихся зрачков.
- Алан?..
- Да...
- О, Смерть...
Эрик тоже отставил свой стакан и притянул его к себе.
И Грель, взглянувший на них из толпы, радостно засмеялся.
@темы: Уильям Т. Спирс, Эрик Слингби, Алан Хамфриз, Фанфики
-
-
03.10.2011 в 22:01